В МОСКВУ стр.20

24-11-2010,   Просмотров 2594

Любящая доброжелательница, родная мать ваша, раба божья Александра. 26 мая 1888 года»

        В утренний час 27 мая Александра Артемьевна скончалась.

        В рукописном отделе государственной библиотеки СССР имени В.И.Ленина хранятся две аккуратных малоформатных тетрадки неопубликованных стихов и песен М.И.Ожегова. На последних страничках одной из них рукой Матвея Ивановича переписано материнское завещание и окаймлено траурной рамкой…

        Матвей казнил себя, не стыдясь слёз:

    - В день отъезда из Михино я не сказал даже ласкового слова матушке. Не обнял. Сколько добра сделала она для меня, одаривала лаской, заступалась! Молча и покорно несла свой тяжкий крест. Все время мне казалось, что мать всегда будет рядом, она вечна. Что имеем, не жалеем – потеряем - плачем…Отчего эта наша черствость, невнимательность к родителям, давших нам жизнь? Ах, Наташа, в душе так надсадно…

    - Сходим в церковь, помолимся за грехи наши,- утешала Наталья Терентьевна. – Всевышний поймет, простит…

        Матвей приложил руку к сердцу.

      - Заноза вот здесь, здесь…

 

      Опустошенный душевно, не веря в то, что встреча с Иваном Козельским  принесет облегчение, внутренне готовый смириться с любым исходом, направился Матвей Иванович к дому артиста на Рождественском бульваре.

    Дверь открыла служанка, вежливо спросила, как доложить. Матвей Иванович замешкался, было, в самом деле – как?

     - Очень просто, барышня, Матвей Ожегов.

     Пока они разговаривали, показался сам Митрофан Трофимович.

      Это был высокий, крупный мужчина средних лет, с овальным лицом и выразительными серыми глазами, смотревшими внимательно и доброжелательно. Прядь непокорных волос свисла на белый лоб. Одет в домашний халат, на ногах мягкие коричневые туфли, видно, хозяин недавно с постели, хотя был уже полдень.

   - Извините за мой вид,- улыбнулся Митрофан Трофимович,- поздно вернулся из театра.

     Пропуская гостя мимо себя, пригласил в комнату, осведомился, чем обязан.

      Матвей Иванович назвал себя и рассказал о письме Демидова.

      -Да, да, припоминаю.- слегка хлопнул Митрофан Трофимович себя по лбу.- У вас, молодой человек, хороший заступник. Знаю Федора Петровича давно. Он меня иной раз из нужды и беды выручал. Ну – с, что сейчас поделываете, в чем ваша просьба?

    Матвей пояснил, что возвратился из Рязанской губернии на постоянное жительство в Москву и теперь нуждается в месте. Хотелось бы в какую- либо редакцию…

     -Надо поспрашивать,- задумался артист. - Хотя постойте-ка, у нас в театре есть вакансия. Билетер. Могу порекомендовать Корщу. Пока соглашайтесь, а там видно будет, подыщете лучшее место – уйдете. А потом полезно вам во всех отношения познакомиться с жизнью театра. Театр  Корща – лучший в Москве.

      Иванов – Козельский не погрешил против истины, назвав театр Ф.А.Корша лучшим. Он был основан Федором Адамовичем Коршем в 1882 году, как частный и крупнейший драматический театр в России. Сам Федор Адамович, закончивщий юридический факультет Московского университета,  стал видным деятелем, антрепренером, выступал, как драматург и переводчик французских пьес. Свой первый сезон театр начал 30 августа 1882 года спектаклем «Ревизор». На его сцене ставились «Горе от ума», «Маскарад», «Гроза»,  «Лес»,  «Гамлет» и другие. Значительное место в интересах коммерции занимали и легкие развлекательные жанры.  Давались утренние спектакли по удешевленным ценам для учащихся. Театр славился сильной труппой. Помимо М.Т. Иванова – Козельского были такие известные имена, как П.Н.Орленов, В.П.Давыдов, И.М.Москвин, А..А.Остужев,  М.М.Блюменталь – Тамарина и другие.

      Театр Ф.А. Корша помещался в Камергерском переулке (ныне улица Москвина) В здании сейчас филиал МХАТА.  Просуществовал до 1932 года.

 

20

 

В МОСКВУ стр.19

24-11-2010,   Просмотров 2802

        С Курского вокзала Матвей с Наташей и Васей, наняв «Ванька», поехали к дому Косоурова. В надежде Матвей не обманулся. Помня прежнего своего дворника, его прилежную и добросовестную службу, Косоуров сдал молодой семье за сносную плату комнату.

      На другой же день Матвей предпринял поиск работы. По старой памяти зашёл первым делом в редакцию «Крестного календаря» и встретил Алексея Алексеевича Гатцука.

     Тот удивился.

     - Куда вы столь внезапно исчезли, молодой человек? Я говорил с приятелем о ваших стихах. Он вас примет, только придётся подождать, он сейчас в Кисловодске. На водах…

       Место швейцара при редакции «Календаря» оказалось занятым.

       Ожегов нанялся продавцом в книжно- газетный киоск И.А.Живарева в Охотном ряду. Газеты продавал в розницу, доставлял подписчикам на дом. Ему помогала и Наташа.

      В киоске прослужил Матвей весь 1886 год, жилось не столь доходно, но и не голодно.

      Однажды в комнату к Ожеговым зашёл сам Косоуров, владелец дома.

    - Тут по соседству,- сказал он,- проживает в собственном доме одна состоятельная пожилая княгиня. В Рязанской губернии есть у неё имение, нужен там конторщик и ключник. Княгиня спрашивала меня, нет ли на примете достойного и надежного человека. Я назвал вас, Матвей Иванович. Заплатит княгиня хорошо. Надумаете, я вас познакомлю…

     Денег лишних у Матвея Ивановича никогда не водилось, а теперь, когда он обзавелся семьёй, нужда в них возросла. Посоветовавшись с Наташей, Матвей Иванович принял предложение Косоурова.

     Поездку в Рязанскую губернию Ожегов считал временной, поэтому Наташу с сыном оставил в Москве, в имение княгини отправился один. Наталья Терентьевна устроилась горничной в приюте.

     Пока Матвей Иванович находился в Рязанской губернии, на его имя пришло из Екатеринбурга письмо от Ф.П.Демидова.

 

             Федор Петрович писал, что он не забыл Матвея Ивановича. Всё думает о том, как сложилась его судьба, не бросил ли он литературные занятия, удалось ли что-то напечатать или издать. Заботливым оказался Федор Петрович. Настоятельно рекомендовал в письме, если понадобиться помощь и содействие, пойти к известному артисту театра Ф.А. Корша  М.Т.Иванову – Козельскому.

            Федор Петрович упоминал, что он давно знаком с Митрофаном Трофимовичем, бывал на его спектаклях, очень любит его, как артиста и человека.

             Значительную часть письма занимали советы и наставления, чтобы Матвей Иванович непременно продолжал творческую работу. «Это благородное дело, - писал уральский меценат.- У вас талант, если погубите его сейчас, вас под старость замучает совесть…»

            Письмо с Урала до глубины души взволновало и ободрило Матвея Ивановича.

            Майским днём 1888 года Матвей Иванович собрался было идти  к Митрофану Трофимовичу, но накануне пришло из Михино письмо. Сердце у Матвея сдавила такая тоска и горечь, что не было сил и желания куда – то идти и с кем – то говорить.

            В письмо том старший брат Михаил сообщал о кончине матери. «Днём 26 мая состояние матери резко ухудшилось»,- отписывал брат.-  «Слабым голосом она позвала меня к изголовью и велела записать её материнское благословение и отослать Матвею. Говорила она с большим трудом. Я пересылаю тебе это благословение…»

      «Милый и любезнейший мой сын Матвей и твоя супруга Наталья и сын твой Вася! Вы, милые мои дети, всегда просили у меня благословения и сейчас просите. Я прощаю вас и благословляю заочно милых детей при последнем конце жизни. Господь вас простит, господь благословит и меня, милые дети, простите и благословите на жизнь нашу вечную и бесконечную.

          Будь доволен, моё милое дитя, моим малым благословением – 20 копейками. Мало, да отрад души и своей руки. И ещё благословляю волоконца (льну) по 5 фунтов каждому и всем троим детям, которое я сберегала 15 лет. Все дети трое одинаковы, одного сердца все. Да ещё благословляю внуку Василию шубу крытую. Милое дитя!. Будь доволен родительским благословлением! За малое господь даст вам больше. Только благословляю от чистой души и сердца.

 

19

 

В МОСКВУ стр.18

24-11-2010,   Просмотров 2765

Москвы. Добрался до Нижнего Новгорода, там на ярмарке поторговал газетами, а затем кое – как уехал домой.  Я  был в рубище, как нищий….»

     Уральского беглеца, прибывшего из Москвы, встретили хмуро, отчужденно. Даже враждебно. Особенно почему – то братья. Родители и Наташа глазам своим не верили: заявился их Матвей гол, как сокол…

    Пробыл Матвей Иванович Ожегов в Москве шесть месяцев – с апреля по сентябрь 1885 года.

    Горький опыт познал он в эти месяцы, отозвашись так: «На чужой стороне, хотя бы и в столице, тяжело жить пришельцу издалека… В Москве без денег и знакомых – только горе мыкать».

    Не менее  горько  было видеть Матвею и михинское житьё – бытьё. После нового пожарища старший брат Михаил с женой и тремя малолетними детьми проживал в чужом доме по найму, жена Наташа с первенцем Васей ушла к родителям, а отец с матерью и младшим сыном Ваней ютились в старой бане за черемухами в лужке.

   Поглядел на эту великую нужду Матвей, и взяла его оторопь. Был бы цел отцовский дом, наверное, остался бы Матвей навсегда в Михино, попросив у родителей прощения за долгие отлучки, за свою неустроенность.

   Хотя московский опыт был приобретен дорогой  ценой – лишениями, невзгодой, мытарствами,- мысли Матвея все же невольно обращались к столице. Ведь уже обозначился проблеск: Гатцук одобрительно отозвался о стихах и обещал помочь с публикацией. Теперь у него в Москве есть и другие надежные знакомства. Купец Косоуров из Брюсовского переулка относился к нему хорошо, и он крышу над головой всегда предоставит. Может, лед всё – таки тронется…

   Наташа, не таясь, радовалась возвращению мужа, пусть без денег, в рубище, но родного, близкого человека, которого искренне и преданно любила. Но решительно заявила, что одного никуда не отпустит, если ехать на чужую сторону, то втроём.

   Отец больших упреков не высказывал, молчал

   Однако день на третий после возвращения спросил сына:

   - Как жить думаешь? Теперь уж ты не один, семья…

   Матвей ждал такого вопроса, загодя подготовился к нему и потому ответил без промедления:

    - В Москву обратно, тятя…

    - Слышь, мать! – повернулся Иван Ксенофонтович к жене. – Туда же! Так как? Отпустим?

    - Бог с ним, батюшка Иван Ксенофонтович, - почтительно промолвила мать. – Как прикажешь, ежели сердце лежит туда…

      После недели натянутых отношений родители благословили Матвея на новый и теперь уже окончательный отъезд из Михино.

      Об этом событии Матвей Иванович расскажет позднее:

    - Через неделю меня опять отпустили на все четыре стороны. Паспорт дали на тех условиях, чтобы я только не покидал жену и сына. Жена моя, что было у неё лишнего из одежды, продала или заложила, и на эти деньги мы   добрались с ней и сыном до  Москвы…

      Провожал из  Михино до ближайшей  пристани Медведок на реке Вятке сам Иван Ксенофонтович.   Пароход с верховьев пришёл с опозданием. Подвода отца стояла на песчаном пригорке, недалеко от дебаркадера. Иван Ксенофонтович, опершись рукой на оглоблю, с тоской взирал на сумрачную реку. Началась посадка, в толпе пассажиров, спускавшихся по сходням, затерялись Матвей с женой и сыном. Наконец, они поднялись и, обернувшись, увидели Ивана Ксенофонтовича, стоявшего всё в той же позе около лошади.

    Когда пароход, натужно пыхтя и будоража воду плицами, отвалил от дебаркадера, Иван Ксенофонтович помахал отъезжающим рукой, потом неспешно взял вожжи и тронулся в путь, зашагав рядом с телегой.

    Матвей видел сутулую спину отца, телегу, медленно двигавшуюся по песку. Подвода повернула к дощатому складу и вскоре скрылась в проулке.

    В эти минуты Матвей не думал, что прощание с отцом на пристани Медведок погожим сентябрьским днём 1885 года станет последним.

 

18

 

В МОСКВУ стр.16

24-11-2010,   Просмотров 2489

      - Вот у меня дворник так дворник. Башковит…

      Зачастил Матвей на охотный ряд. От Брюсовского  переулка эта улица совсем рядом, надо лишь спуститься по Тверской.

      В Охотном ряду стояло множество лавок, в которых продавали домашнюю и дикую утку, рыбу, зелень. Некоторые  торговцы самовольно били птицу при своих лавках, портящееся мясо, рыба издавали зловонье. Охотный ряд слыл грязным местом в центре города..

   На ближних к Охотному ряду улицах размещались перворазрядные гостиницы и трактиры, особенно питейные заведения Егорова, Баранова и Тестова.

   Зашел однажды Матвей в Егоровский трактир. Просторный зал был заполнен разным людом. Рослые, как на подбор, официанты, - назовём половых  современным словом,- одетые в длинные белые русские рубахи, белые штаны и подпоясанные шнурками, расторопно и бесшумно сновали между столиками.

    Трактир славился чаепитием на особый манер. Не зная тонкостей, Матвей попросил стакан обыкновенного чая с кренделем. И тут произошёл маленький конфуз.

    -Как изволите, - наклонился половой,  - «с алимоном» аль с «полотенцем».

     - Не обессудь, служивый, - в тон с уважением попросил Матвей,- впервые о том слышу. растолкуй…

      Половой показал на средних лет мужчину в поддевке, сидевшего напротив:

      - Барин чаевничает с «алимоном». В таком разе положено подать два стакана с сахаром и с лимоном. А Митрич, изволите видеть того бородатого купца из Зарядья, он любит  только «с полотенцем».

      На столике перед Митричем стояли чашка, чайник с кипятком, маленький чайник для заварки, сахар. На шее у купца было накинуто полотенце. Осушая чашку за чашкой, Митрич вытирал им лицо и шею, с которой капал пот.

      -Я, пожалуй, «с алимоном» - рассмеялся Матвей.

      - Как угодно - с , и половой скрылся за ширмой, где гремели посудой.

      Собственно Матвей шёл в трактир с намерением разузнать, нельзя ли устроиться на службу, но насмотревшись на бешеную сутолоку и на буйных и капризных посетителей, даже разговор не стал затевать. А понаблюдать за народом было ему интересно.

     - Мне надо увидеть жизнь в Москве вдоль и поперек, - размышлял Ожегов.- Изучить столицу во всяких положениях. Надо набираться впечатлений…

     Стремление поближе узнать Москву было у него огромное. Иначе, пожалуй, не объяснишь участившуюся смену мест службы и занятий.

     Знакомился с нравами знаменитой  Сухаревки.

     Сухаревская площадь, ныне Колхозная, получила своё название по имени Л.П.Сухарева, который командовал стрелецким полком в те далекие времена, когда тут проходила  таможенная граница, а полк нес сторожевую службу. Башню, воздвигнутую на площади, тоже назвали Сухаревой. Была она надстроена, и Петр Первый разместил в ней  «Школу навигацких и математических наук».

    Народ знал Сухаревку не по историческим подробностям, а по огромному рынку – толкучке, который собирался по воскресным дням с 5 часов утра и до 5 часов вечера.

    Матвей увидел торжище невиданное. Все на площади гудело, кричало, пестрело, зазывало, двигалось, шла торговля бойкая и молчаливая, открытая и тайная. Тут  съестные припасы, одежда, обувь, мебель, посуда, картины, книги, ювелирные изделия, многокрасочное барахло…

    - Насчёт ювелирных поделок остерегайтесь,- предупредил Матвея мелкий торговец – еврей, с которым Ожегов познакомился на Сухаревке и подружился.

      Неизвестно, чем понравился Матвей мелкому торговцу, но тот даже выразил согласие принять Матвея в компаньоны по продаже химических товаров.

     - Краденые вещи тоже сбывают здесь, - доверительно рассказывал торговец.

      Ожегов от предложения вежливо отказался, сославшись на отсутствие опыта и средств.

      Стихи писались трудно, мучительно.

 

    Ещё более беспокоило другое: к кому в Москве обратиться за советом и помощью, кто поймёт, оценит, поддержит. Надо - решает Ожегов- непременно устроиться при какой – нибудь редакции

 

16