НА ЗАРАБОТКАХ стр.3

24-11-2010,   Просмотров 2524

писания пуще глаза, но что поделаешь - бежит время и они стареют, приходят в ветхость и надо бы сохранить их для потомков.

      Вот какая работа предвиделась Митрохе – переплетчику.

      Отец согласился отпустить Матвея с солдатом.

      Собираясь в дальнюю дорогу, зная обычаи староверов, Митроха напомнил, чтобы прихватил   из дому с собой  походную утварь – миску или блюдо, ложку, кружку да взял бы ещё с собой отцовский азям, он в чужом доме очень пригодится: одна пола сойдёт за постель, другая за одеяло.

      - А как мы узнаем, что работа нам сыщется? – недоумевал Матвей.

      - Нам бы токо за одного старообрядца ухватится,- с уверенностью бывалого человека ответил отставной солдат.- А там нас будут передавать с рук на руки, из дома в дом. Староверы крепко держаться друг за дружку…

       Митроха не зря предупреждал подростка Матвея. В первом же доме в деревне Шаши, с которой Митроха и Матвей начали обход, сухожилая, с землистым лицом хозяйка, едва Митроха договорился об условиях работы, заявила, что пользоваться их посудой и вообще утварью не дозволяется. Мясные щи или кашу она станет  варить для работников в отдельном горшке.

    -  Воду,- она показала на крайнее ведро, стоявшее на лавке,- можно черпать оттудова и вон тем ковшом, на гвоздике у двери. Табачничать в избе – ни в коем разе… Мы люди старой веры и порядок блюдём.

   - А ежли прохожий попросит воды напиться, неужто откажешь? – осторожно поинтересовался Митроха.

   -  Воды не жалко, вода – божья. Для сторонних - в иной кружке, черпаем иным ковшом. Грех пить из посудины, ежли к ней пригубился сторонний…

   -   А  прохожий подойдёт к колодцу, и сам вытащит бадью, - не унимался Митроха.

   -   У нас колодцы во дворах, а что на воле - крышками закрыто…

        Хозяйка поднялась с лавки и вышла в сени, считая разговор оконченным.

        Матвей обрадовался возможности подзаработать на стороне сколько – нибудь деньжат, помочь отцу, да и на родительском хлебе не сидеть. Потому он с охотой пошёл с Митрохой.

        Но была ещё одна задумка, которая влекла Матвея из дому. Хотелось пареньку повидать, как в других местах живут люди, поглядеть на тамошние хороводы, услышать новые песни. Ведь дальше Михина и села Колобово, что в четырех верстах, он нигде не бывал.

       Матвей слыл на деревне бойким книгочеем. Грамоте он научился от старшего брата Михаила и от деревенских старожилов, знавших древнеславянскую пропись. Ходил в земскую школу села Колобово, правда, недолго, но в письме и арифметике поднаторел настолько, что деревенцы часто обращались к Матвею с просьбами составить прошение или написать письмо, скажем, солдату, отбывшему служить в далёкие края.

 

     Природа наградила Матвея ещё одним большим даром – он превосходно пел, и песню полюбил с ранних лет. Это он унаследовал от родителей. Отец и мать, особенно мать Александра Артемьевна, были на деревне первыми певцами. Ещё до замужества Александру Артемьевну считали лучшей певуньей в округе, без неё не обходились ни  хоровод, ни посиделки в осеннюю  и зимнюю пору, ни деревенские игрища по престольным праздникам. Хорошо пел и старший брат Михаил, да и почти все родственники.

     - С детства я пел на славу всей области,- скажет потом о себе Матвей Иванович, вспоминая родную деревню.

       То была сущая правда, ни тени хвастовства или рисовки.

       Как – то он спросил мать:

       - А кто придумывает песни, которые мы в деревне поём?

       - Есть такие люди, - охотно ответила мать.- Токо живут они в городах, далеко – далеко отселева. И зовут тех людей думчими…

        Сын удивленно, вопросительно взглянул на мать: слышал он такое впервые.

 

3

 

НА ЗАРАБОТКАХ стр.2

24-11-2010,   Просмотров 2711

 - Помирать собрался, а хлеба всё же посей. Сколь не тужи, а  жить надо.

     Юный Матвей крепко запомнил отцовские слова.

     Позднее, встав уже взрослым, начав самостоятельную жизнь, обзаведясь собственной семьей, он столкнётся со многими лишениями и невзгодами. И выдержать их помог тот отцовский наказ, что сказан был в печальное августовское утро после пожарища…

    Михинские погорельцы, в большинстве женщины с ребятишками, разошлись по окрестным деревням, селам и волостям собирать подаяния  «на погорелое место». Так издавна велось, если людей настигала беда. Погорельцам давали, что могли: каравай хлеба, меру зерна, обувку, поношенную одежонку, домашнюю утварь,  реже – деньги. А иные, то ли по скупости, то ли по собственной бедности, уклонялись, отваживали просящих, утешая их:

   -  Бог подаст.

      Ожеговы с котомками по округе не пошли.

      Отец сказал, что надо строить новый дом, раздобывать денег. Старший сын Михаил отправиться в лесное село Кильмезь, что в соседнем уезде, ткать по найму  рогожи. «Станем подыскивать работу и для Матвея. Малолетний Ваня останется при родителях»- так решено было на семейном совете.

       О том дне, как случился на деревне пожар, Матвей Иванович, уже известный в России поэт – песенник, вспомнит в автобиографии, которой открывалась его первая книга:

       -  Мы стали нищими. Крайняя нужда заставила нас приискивать какое – нибудь для себя дело на стороне, чтобы с хлеба долой…

     Дело вскоре подвернулось и для Матвея.

     Зашел однажды к Ивану Ксенофонтовичу его знакомый из соседней деревни Бесово отставной солдат Митроха и сказал, что наклевывается выгодная и нетрудная работёнка, но ему нужен помощник.

        - Приглядываюсь к вашему Матвейке,- сказал Митроха,- вижу, паренёк смышлёный, не озорной, подошёл бы мне в самый раз. Может, отпустишь, Иван Ксенофонтович? Матвейку не обижу, тебя не проману. На большие деньги не рассчитываю, но харч даровой будет…

 

      Тут самое время сказать несколько слов о том заброшенном и забытом господом богом уголке вятской земли, в котором Михино занимало как бы главенствующее положение. Это была самая крупная, богатая и самая длинная деревня изо всех окрестных селений. Добротные избы выстроились в один верхний порядок, окнами на полуденное солнце, к лужкам и ближней поскотине,  на увалах которой рос мелкий ельник и сосняк. Но не только этим отличалось Михино. В нем, как и во многих ближних и отдалённых деревнях, таких как Шаши, Антоново, Слудка, Тиминцы, Орехово, Дубовое, издавна проживали староверы, причём в Михино - самые последовательные и стойкие. Их предки, несогласные с церковными нововведениями властного патриарха Никона и гонимые им, подались в вятскую  лесную глушь, обрели здесь пристанище и осели навсегда. Добраться до  тех мест  было непросто. Кругом леса, среди которых пахотные клочки земли выглядели заплатами, причудливо положенными заботливой рукой хлебороба. От губернского города до Михино сто пятьдесят верст гужевой дороги по булыжному екатерининскому тракту Вятка – Казань, а от него ещё верст пятьдесят в сторону, в глухомань, куда и дорог – то путевых нет, если не считать потайные тропки. Жили староверы в тех деревнях дружно, от остального мира обособленно, работать в поле и по ремеслу умели и любили, общественный порядок в селениях  блюли строго. Водку и табак считали за великий грех.

 

   Староверы знали, что Митрофан, будучи в солдатах, выучился где-то переплётному делу, принёс с собой в деревню станок, винт – пресс и прочие приспособления. Он даже наглядно показывал одному михинскому хозяину, как переплетают книги. И спрашивали староверы, не возьмется ли Митроха переплести их старинные церковные писания, уцелевшие от осквернений Никона.  Те, книги, мало сказать бережно, а бдительно хранят в сундуках, окованных узорчатой жестью и под замками с малиновым звоном. Хоть и стерегут эти

 

НА ЗАРАБОТКАХ стр.1

24-11-2010,   Просмотров 2483

И.А.Мокрецов

 

МЕЖ   КРУТЫХ  БЕРЕЖКОВ

 НА ЗАРАБОТКАХ

 

         Августовский день седьмого числа 1873 года стал горестным в жизни крестьян вятской деревни Михино.

        В пятом часу после полудня со стороны торгового села Колобово надвинулись свинцово-черные тучи,  небо над Михино заволокло и сразу кругом померкло, словно деревню накрыло сверху непроницаемым пологом.

       Налетел со свистом и воем порывистый ветер, следом донеслись раскаты грома, поначалу глухие - где-то у дальнего конца деревни, рядом с поскотиной, потом загрохотало над избами. Ослепительно засверкали зигзаги молнии.

      С опаской взирали михинские мужики на разгневанное небо, бабы, охая и крестясь, наскоро закрывали ставни окошек, задвигали в печных трубах заслонки - оборони бог, чтобы не влетела ненароком шаровая молния. Дементьева старуха выбежала на улицу с Николаем – угодником в руках и, безумея  от страха, простирала   икону вверх, прося  у всевышнего заступничества.

    Улица опустела. В конуры и подворотни спрятались собаки и куры. Ветер поднимал пыль и кружил рано опавшие в этом году листья берез и черемух.

     Дождь полил как из ведра. Лил он больше над полями, а над деревней только поморосило.  Молнии не переставали высвечивать мрачное небо и притихшие крестьянские избы.

    Вдруг из проулка донесся бабий крик:

  -  Трофимовы горят!

    Трофимова изба стояла в деревенском порядке пятой от почтовой дороги на Колобово. Удар молнии пришёлся по соломенной крыше сарая, а в нём под  самый конёк было сметано сено.

     Неистово раздуло пламя, и от сарая,  охваченного зловещими языками, полетели на соседние постройки огненные ошметки.

     По улице метались с криком люди, отчаянно выгоняли из конюшен и хлевов лошадей,  свиней, - к счастью, коровье стадо ещё паслось на пастбище, - таскали в лужки и на огородные грядки домашние пожитки.

    Четверо бородатых мужиков в полотняных рубахах до колен подхватили за оглобли пожарку и потащили её  к пылающему дому, не замечая, что у машины нет рукава. Вскоре рассыпалось посохшее колесо, выпали спицы, и пожарка свалилась на бок. Мужики, матерно ругаясь, кинулись к ближнему колодцу черпать воду бадьей.

   Над Михино стоял неумолчный гул, смешались в нём забористая ругань, надрывный плач и громкие причитания.

    За какой – нибудь час шестнадцать михинских изб сгорели, как свечки. Не стало дома и у Ивана Ксенофонтовича Ожегова, известного в округе деревенского плотника. Как ни метался, как ни старался отвлечь беду, жильё с надворными постройками не отстоял. И из домашних вещей удалось спасти самую малость.

   Александра, жена Ивана, поседела в одночастье,  изошлась  плачем.

  - Как жить – то теперича? Их-то чем кормить, во что одеть, обуть? – и показывала на перепуганных ребят, сгрудившихся под  опалённой березой.

      У Ожеговых было три сына: старший Михаил, семнадцати лет, за ним средний – Матвей, в год пожара ему исполнилось  тринадцать, младший – Иван, этот вовсе малолеток.

    Уцелела баня за малинником, к сумеркам семья перебралась туда, сидели и ужинали в темноте. Ребят уложили спать на полку, а отец с матерью легли на пол. Иван Ксенофонтович ворочался с боку на бок, кряхтел, вздыхал, его одолевали раздумья, а утром, поднявшись первым, сказал просто, обнадёживающе:

 

1

 
Назад Вперед